По словам Маши, в Берлине вовсю гулял вирус, улицы столицы пустели, а зараза весело перекидывалась на соседние города и расползалась дальше. Вчера вечером Семенова любовь с облегчением рассказывала, что немецкой полиции и силам НАТО удалось сдержать угрозу на территории аэропорта, а сегодня оптимизм сошел на нет. Что ж, видимо, вирус проник вместе с носителем на железнодорожном или даже автомобильном транспорте, за всеми ведь не уследишь.
— Ситуация, конечно, неоднозначная, — заговорил я на нашем обеденном собрании. — Думаю, нам сейчас нужно всем дружно как следует пораскинуть мозгами…
— А ты слишком много не думай, — посоветовал Леха. — А то котелок перегреется, и нам придется тебя с ложечки кормить и подгузники менять.
— Давайте ближе к делу, — Ванька отправил в рот ложку рисовой каши и сам же последовал своему совету, говоря и одновременно жуя свое недосоленное варево. — Понятно уже, что конкретно ради полиции в Челны ехать нет смысла, вы вон рассказали, что и там, пардон, полная задница. Но вообще куда-то ехать смысл есть, вы так не думаете? Я вот тут сидеть не очень хочу. То есть, здесь хорошо, и Тараса Тимофеича бросать не хочется, но какой смысл нам оставаться в деревне? Возрождать цивилизацию с сохой и плугом? Не, нафиг.
— Я не знаю, как вы, — решительно заявил Семен. — Но я поеду к Маше.
— Серьезно? — хмыкнул я, а Леха аж поперхнулся. — И каким образом? На самолете или на пароходе? Да в России уже наверняка вся транспортная система накрылась сами знаете чем.
— На машине. Можно добраться на машине. Если не терять времени, доедем до Дюссельдорфа за три дня, а то и быстрее, карту я посмотрел. А я его, время, то есть, терять не собираюсь, — не допускающим возражения тоном молвил Семен. — Сразу говорю — с собой никого тащить не буду, дорога дальняя, можно и не доехать. Я вот понятия не имею, что там на шоссе вообще и дальше, на границе и за ней.
— И где ты возьмешь машину, Рембо?
— Да у вас отберу, — Семен сперва усмехнулся, а потом, заметив на наших лицах ухмылки, сдвинул брови и возмутился. — Чего ржете, придурки? Вам сейчас есть куда ехать? Или тут будем сидеть, в глухомани? Сами же говорите, что бессмысленно это!
Семен показал пальцем на Ваньку, тот поднял руки — мол, я ничего не говорил, вы не так поняли. Тем временем внезапно взвившийся Семен вещал дальше:
— Ничего ведь нет — у меня, блин, даже паспорт дома остался, я сейчас вообще никто, даже не гражданин, так, какашка без бумажки. И терять мне нечего. Может, вам есть? Нет, серьезно, ребята, мы друзья или где? Вы тут хотите свои задницы уберечь? Может, по лесам ныкаться начнете, или будете здесь ждать погоды? И чего добьетесь? И сюда приползет зараза, не сегодня, так завтра, а не завтра — через неделю все равно дотянется. И никуда вы отсюда уже не денетесь, как ни крутите. Я предлагаю подобрать сопли и ехать. Никаких границ завтра уже и не будет, я удивлюсь, если они сегодня еще есть. Людям ведь побоку все границы, когда у них дома такая хреноверть начинается, разве нет? Логично? Ну, а если военные или какая-нибудь банда решит с нами разделаться, так лучше уж так, чем тут сидеть и куковать.
Это была самая длинная и пламенная речь Семена за все долгое время, что я его знал. А то и за всю жизнь друга — такой вывод я сделал по опешившему Лехиному лицу.
С удивлением я отмечал решительный взгляд Семена, обычно отстраненный и безмятежный, твердость голоса и соленые капли пота, от напряжения выступившие на лбу. Семен сам по себе человек флегматичный и на все согласный, вывести его из себя практически невозможно, равно как и вовлечь в спор — он непременно один раз изложит свою точку зрения, но и пальцем не шевельнет, чтобы ее отстоять. Как в том анекдоте про долгожителя, чей секрет был в том, что он никогда ни с кем не спорил.
Есть у меня такая гадкая черта, провоцировать людей на эмоции и наблюдать за их поведением. Так вот, еще на заре нашего знакомства на одной из вечеринок я целый вечер изводил Семена подколками и насмешками, за которые получил бы по лицу даже от Папы Римского, но тот лишь посмеивался да вяло отшучивался, совсем не затаив зла и ни разу с тех пор не припомнив мне моего хамского поведения. А сейчас Семена не узнать — глаза горят, руки сжаты в кулаки, в общем, человек нацелен действовать и точка, и лучше даже не спорь с ним.
— Ну ладно, — протянул я, поглядывая на притихших Ваньку с Лехой. — Положим, мы с тобой. Так что ты конкретно предлагаешь?
— Ванькина машина не годится для того, чтобы на ней тащиться в такую даль, — сказал Семен и, властным жестом руки заставив замолкнуть возмущенно привставшего с крыльца Ивана, продолжил. — Знаю, не стоит ломиться в города в такое время, но выхода нет. Нам нужна хорошая машина, нужно какое-никакое оружие, ну и продукты. Стандартный набор, короче, кино ведь все смотели. Лично я не вижу другого выхода, кроме как обзавестись всем этим в Набережных Челнах, в ближайшем к нам большом городе. Там совершенно точно найдется все и на всех. Один раз рискнем, сунемся, раздобудем, что надо, а потом будем объезжать города за версту.
Все задумались, глубоко и неторопливо заворочали мыслями.
— М-да, — изрек Леха после минутного молчания, рисуя палкой непонятные узоры на рыхлой сухой земле. — Ну, ты загнул, дружище. В Сети же пишут, что там, в Челнах твоих, то же самое, что было в Ижевске пару дней назад. То есть ад и Израиль. И мы будем дичью.
— Нам в любом случае придется стать мародерами, — пожал плечами Ванька. — Лекарства, оружие, консервы. Скоро все это к чертям выметут отовсюду, и будем мы лапу сосать, или что похуже. Лазать по домам придется, шариться по машинам в поисках той же аптечки. Мне уже вообще без разницы, что делать. Да, мы выжили, здорово, но что дальше-то? Семен дело говорит, пожалуй, торчать в глухомани глупо, да и окапываться и готовиться к новой жизни в новом мире совсем не хочется. Это всегда успеем. Знаете, а я ведь до сих пор понятия не имею, как называется эта дыра, где мы торчим уже третий день.